Не так давно опубликованную в издательстве «Самокат» новую книгу Нины Дашевской, написанную на новогодне-рождественскую тему, можно считать маленьким шедевром. Это стилистически оригинальная сказка, где волшебство вырастает из повседневности, а сквозь уютный скандинавский антураж слышны отголоски булгаковских мотивов. Начало же самое незамысловатое: главный герой разрисовывает ёлочные игрушки и ждёт зимы, но та почему-то наступает лишь у него дома. И чем дальше, тем холоднее она становится.
Проводить аналогии – дело неточное и неблагородное, но уж очень стойкую ассоциацию творчество Нины Дашевской вызывает с романами Алексея Сальникова. Оба автора любят героев «не от мира сего». У обоих есть своя, немного меланхоличная интонация. Главное сходство – художественное пространство, по большей части правдоподобное, однако с неизменным потайным окошком в магический космос, где возможно всё, просто потому что «а почему бы и нет?». «Зимний мастер» в этом плане новелла показательная, хотя при узнаваемом лиризме писательницы, при характерном музыкальном мотиве, отличается и от «Дня числа Пи», и от «Около музыки», и от повести «Я не тормоз». Отличается той простотой и прямолинейностью, которая возникает в результате заново приобретённой зрелым автором творческой свободы. Так было у Пастернака с его поздними стихами. Багаж писательского опыта оказывается настолько тяжёл, что можно его скинуть и пойти дальше налегке, ведь самое важное осталось в голове или поместилось в карманы.
«Зимний мастер» – всего сорок восемь страниц, примерно треть из которых занимают иллюстрации Юлии Сидневой. Множеством оттенков красного и коричневого, а также общей атмосферой хюгге они напоминают работы скандинавских книжных художников. Изображение тут скорее дополняет текст, чем претендует на особую роль. Скандинавский дух угадывается не только в рисунках. Герой-рассказчик живёт уединённо. Он расписывает зимние украшения, новогодние шары. И имя мальчика, которого рассказчик встречает на улице, финское – Мика. Сюжетообразующим является центральный архетип скандинавской мифологии — противоречивый симбиоз тепла и холода, вечная дружба-борьба Муспельхейма и Нифльхейма, порождающая жизнь. И всё же историю нельзя назвать стилизованной под североевропейскую литературу – русского колорита в ней не меньше, но подаётся он тоньше. Например, хотя в аннотации сказка заявлена как рождественская, персонажи ждут именно Нового года.
Перед нами эклектичный мир, что подчёркивается в завязке. Главный герой радуется наступившей зиме и тут же узнаёт, что лишь во дворе, где он живёт с таинственным незнакомцем-соседом, выпал снег и заледенела горка, приманивая местных ребят. В остальной части города царит слякоть и прочая ноябрьская депрессия. Казалось бы, повезло, но мороз крепчает, и вот уже холод мешает рассказчику нормально работать, забирается под кожу. Сильная сторона «Зимнего мастера» – детали. Некоторые из них, вроде бы незначительные, даются исподволь, а под конец оказываются решающими. Неизвестный сосед героя играет красивые, но печальные мелодии, которые будто бы вторят внезапной стуже. И чем дальше, тем яснее становится: рассказчик создаёт особенные украшения, сам об этом не подозревая. Несмотря на нарастающий мороз, он продолжает своё, на первый взгляд, нехитрое дело. Его, нарисованного в шапочке-колпаке, не зря зовут «зимним мастером». Параллель с героем знаменитого романа Булгакова – изначально скромным и безвестным творцом, выглядит очевидной. В сказке Нины Дашевской тоже идёт речь о созидательной силе человека, благодаря которой тот может влиять на заранее предопределённые вещи. Да, здесь нет демонов, богов и полётов на метле – всё камерно и уютно, доступно для читателей младшего школьного возраста: хаммерклавир, снегопад и ёлочные шары со слонами. Однако посыл не так уж прост, тем более, сюжет убедителен, а персонажи вызывают искреннее сопереживание.
Происходит это во многом благодаря стилю, где поэтичные метафоры соседствуют с лаконичным синтаксисом. Повествование, ритмичное и спокойное, порой перерастает чуть ли не в поток сознания, детальный и телесный. Где нужно, размеренная речь рассказчика взрывается восклицаниями и многоточиями:
За стеной снова музыка. Она как снег, как колючие льдинки. Стеклянная. Так красиво и холодно. У меня почему-то немеют пальцы. Что со мной? Неужели заболел? Нельзя, нельзя — в такое время! Спускаюсь на кухню, подкидываю дров в печь. Всё тепло должно идти ко мне на третий этаж, в мастерскую. Но почему я так мёрзну?
Надеваю шерстяные носки, ставлю кофе. Ничего, ничего — это просто я устал, работаю третий день почти без сна. Закрываю глаза и сижу так некоторое время… недолго… кажется, недолго. Вскакиваю, растираю руки — совсем онемели, пью кофе. Ну вот, кажется, легче. Главное — не расслабляться. Работа — лучший доктор! Я обмакиваю кисточку в краску и… что за чёрт. Краска загустела, кисть не набирает, а только мнёт её, как пластилин… что же это! Хватаю новый тюбик с краской — он ледяной, примерзает к пальцам, краска почти не выдавливается… Что случилось?!
Так создаётся эффект присутствия, необходимый, чтобы у читателей возникло ощущение живого диалога с героем-мастером. Возможно, новая книга Нины Дашевской – история отчасти личная, аналогично «Опосредованно» у Сальникова, посвящённая писательству. В целом – она о магии даже не столько творчества, сколько труда, который в силу отношения к нему становится творческим. Ведь ремесло и музыканта, и художника, и прозаика требует многочасовой работы над текстом, инструментом или красками. Здесь сложно справиться без любви к своему делу, которая в повествовании спасает рассказчика и не его одного. «Зимний мастер» словно намекает: искусство в широком смысле, будь то музыка, роспись новогодних игрушек или иная работа, творит чудеса, если приложить достаточно чувства, ума и упорства. Правда, для чуда порой приходится помёрзнуть или обжечься, почти всегда – погрузиться в рутину и лишить себя комфорта. Такова природа творчества, просто и честно показанная в этой маленькой книге.