В издательстве «КомпасГид» выходит новая книга Анны Зеньковой, лауреата премии имени Крапивина и конкурса «Подросток N». На этот раз у писательницы, известной реалистическими повестями – «С горячим приветом от Фёклы», «Удар Скорпиона», «Григорий без отчества Бабочкин» – получился литературный эксперимент. История о десятилетнем Савелии Пузикове, который мечтает стать героем, балансирует на грани фарса и постмодернистской притчи для детей. Чем любопытен такой смелый текст и что в нём производит неоднозначное впечатление?

Анна Зенькова. Личное дело Савелия Пузикова
Анна Зенькова. Личное дело Савелия Пузикова

Парабола и гипербола

Уходящая корнями в творчество Фонвизина и Гоголя, традиция детских авторов давать персонажам комичные фамилии сегодня выглядит странно – кажется, что Пузиковы и Василькины должны вот-вот подрасти и стать наконец, как минимум, Пузиными и Васильевыми. Всё-таки над подобным приёмом потешался ещё Чехов. Да-да, хрестоматийный рассказ «Говорящая фамилия» недвусмысленно приём обнажает, намекая тем самым: имя героя не должно откровенно перетягивать на себя одеяло сути героя. Однако в случае с повестью Анны Зеньковой «Личное дело Савелия Пузикова» ход с нелепой фамилией отчасти оправдан. Ведь в определённом ракурсе это подчёркнуто условная история, почти басня, и где, как не здесь, художнику слова позволено рисовать грубыми мазками.

Между тем, сам по себе Савелий Пузиков – персонаж не очень комичный. Перед нами узнаваемый образ «прилежного парня», который хорошо учится, посещает курсы ораторского мастерства и другие кружки, но не может за себя постоять и не очень-то нравится девочкам. Важно отметить, что зачастую проблемы «прилежного парня» таковы именно в силу его прилежности. Ведь он хорошо учится не только в школе, но и в жизни, у среды и семьи. Учится, помимо прочего, неуверенности, чувству вины, различным страхам. От неуверенности у «прилежного парня», в нашем случае Савелия, возникают проблемы с силой воли – энергия уходит на школу и на безоблачные отношения с бабушкой, воспитывающей его отдельно от родителей и кормящей калорийной мучной едой. У Савелия лишний вес, он это осознаёт, но встать по будильнику на пробежку силы воли уже не хватает. Протагонист и не рассматривает вариант, например, пойти бегать вечером – свидетельство, насколько ему привиты некие строгие стандарты, ригидные представления о том, как правильно (бегать нужно утром).

Савелий неглуп и понимает, что с ним не всё в порядке. Он мечтает совершить героический поступок, который нивелировал бы его недостатки в глазах окружающих, в глазах недоступной школьной красавицы. Завязка и правдоподобная, и многообещающая. Сюжеты, переосмысляющие феномен героизма – благодатная почва ещё со времён Сервантеса, не говоря уже о широком спектре детской литературы от «Хоббита» до «Дневника слабака». Только вскоре повествование сворачивает в другую сторону, в пространство гротеска. Савелий неудачно пытается снять кошку с дерева, а затем попадает в странную квартиру, где вроде бы могут исполнить его мечту, но сперва лишь забирают дневник и отправляют на все четыре стороны. Дальше мечта начинает сбываться. Появляются нарочито комедийные бандиты, говорящий медведь, макаронный монстр и другие напасти, с которыми Савелий успешно справляется: кого одолевает отменной дикцией, а кого – неуёмным аппетитом.

«Я голоден, — глядя затуманенными глазами на монстра, подумал Пузиков. — Я ужасно, нечеловечески голоден».

Его рот сам собой приоткрылся, обнажив белоснежные зубы — острые, как лезвия. И с силой захлопнулся обратно, издав громкое «клац!».

— Ы-а-а-а! — Монстр угрожающе колыхнулся всем телом, но вместо того, чтоб броситься на мальчика, сделал шаг назад.

История Савелия ближе к середине перерастает в гиперболизированный супергеройский сюжет, жанр, не раз опробованный комиксистами, например, Марком Милларом в «Мордобое». Накал страстей у Зеньковой, разумеется, снижен в силу возрастной аудитории, но фарсовый характер происходящего, напротив, зашкаливает. И если диалоги с бразильским медведем-людоедом ещё остроумны, то затянутые баталии с макаронным монстром относительно завязки выглядят как явная фальшь.

Фальшью супергеройские приключения и оказываются согласно сюжету. В финале Савелий выясняет, что странная квартира, где он побывал в начале – квартира писательницы, которая специально сделала Савелия своим героем, подарив ему подвиги. Такой постмодернистский приём можно считать для детской литературы даже новаторским: Савелий бежит от себя, но, очутившись в мире собственной мечты, осознаёт, что изнутри она, воплощённая, ощущается как бутафория. Книга похожа на сказку о тёмной стороне по волшебству сбывающихся грёз, нечто вроде «Вовки в Тридевятом царстве», только глубже, не про лень, а про естественное тщеславие, выросшее из комплекса неполноценности. Идея блестящая, но очень уж неоднозначное впечатление производит её исполнение.

Стиль повести изобилует прямолинейными репликами-возгласами, как в цитате монстра выше, а также необязательными наречиями и эпитетами.

Дрожащей рукой Пузиков потянулся к кнопке вызова и, натужно сглотнув нарастающую панику, вдавил её внутрь.

Дзынь! — двери лифта приветливо распахнулись.

Натужно сглотнуть даже не просто панику, а панику нарастающую? Трудно это визуализировать, особенно в причастном обороте. Да и приветливое распахивание дверей лифта – процесс сомнительный. Подобный язык избыточен, сгущает и без того густые краски, лишь добавляя пародийности там, где было бы уместней её скрыть и сделать более тонкой.

Главный же изъян текста касается не столько языка, сколько композиции. Завязка и финал повести, где есть и сложный образ протагониста, и перспективный постмодернистский приём с писательницей – вполне удачная рамка для упомянутой притчи о желании стать героем. Однако сами приключения Савелия в магическом царстве сбывшейся мечты неубедительны. Допустим, они – территория сна, видения, но тогда там должен чувствоваться некий морок, тревожная иррациональная атмосфера. Вместо этого читателя ждёт балаган, гипербола. Кроме того, по объёму пародийные супергеройские похождения Савелия не уступают остальной части текста, и в итоге гипербола вытесняет параболу-притчу. Как следствие, доминирующее впечатление, которое под конец усугубляется ходульным сюжетным поворотом в духе «всё это был сон собаки» – именно впечатление балагана, подчас довольно утомительного.

Несмотря на такую нестройность повести, уловить её магистральный мотив, что быть собой важнее, чем быть героем, легко. Он проговаривается даже слишком явно, зато именно как идея надолго остаётся в памяти. Постоянный внутренний диалог Савелия со своим глубинным «я» – цепкий ход, который всё же собирает воедино причудливую конструкцию истории. Из этой конструкции вполне мог бы получится сильный текст. Получился… эксперимент. Смелый, любопытный и местами остроумный, но едва ли удачный.

 

Другие статьи по теме:

РАССКАЗАТЬ В СОЦСЕТЯХ