Лошадь, моя лошадь
Лауреат Немецкой детской литературной премии и международной премии Астрид Линдгрен Фрида Нильсон берётся за совершенно разные темы: от приключений в Ледовом море до фантастических путешествий в иные миры. Цикл о Хедвиг (издательство «Самокат») максимально реалистичен, написан при этом щедрым, образным языком. Это история озорной девочки, которая учится в младших классах, совершает ошибки, попадает в нелепые ситуации и пытается их исправить. В этот раз Хедвиг очень хочет лошадь… или хотя бы, чтобы все в классе думали, что у её соседа есть лошади…
Теперь героиня уже второклассница. И если о переживаниях и опыте новой жизни первоклассников написано довольно много, то главная проблема второго класса – когда уже складывается мини-сообщество и плетутся первые школьные интриги – кажется не такой очевидной. А ведь именно в этот момент очень хочется дружить со всеми и быть в центре внимания. Так происходит и с Хедвиг. Все в школе грезят о лошадях, а она загадывает желание, чтобы у папы появились деньги на это дорогое и благородное животное. Но не все желания исполняются «по щелчку», и Хедвиг решает, что если лошади нет, то её стоит выдумать. Как любой обман, вымышленная история о трёх красивых лошадках раздувается, как шарик, пока не лопается и не обрушивает на героиню обвинения во лжи и издевательства. Вот только не так просто признавать вину, особенно, когда остальные больше хотят тебя высмеять, чем простить. И вот уже перед нами история о том, как выходить из конфликтных ситуаций: «Почему это она должна просить прощения? Ведь это все остальные бегали за ней и смеялись. Ни за что на свете!»
Кроме того, у Хедвиг появляется новый четвероногий друг, правда, увлечённая лошадьми, она его поначалу не очень ценит. Первой встрече с ним и посвящена третья глава, которую мы предлагаем сегодня нашим читателям.
Пожелание скрипуна
Последняя корочка на разбитой коленке сходит в сентябре. С корочками всегда так: рано или поздно они сходят, да и глупые тренерши уплывают из памяти, надо лишь дать им немного времени.
Но от лошадиной лихорадки так просто не излечишься. По ночам Хедвиг лежит в кровати вся потная и бормочет сквозь сон: «Лошадь, моя лошадь».
Днем она ни на шаг не отходит от папы и преследует его всюду, куда бы он ни пошёл — на луг, на сеновал, в рабочую каморку с пыльными книгами.
— Давай купим лошадь! — просит она, дёргая его за штанину.
Бедный папа. Лошадь — дорогое животное. Даже самая дешёвая лошадка стоит несколько тысяч крон. Вот бы папа нашёл за сараем клад или в новостях вечером объявили: «Сегодня цены на лошадей упали на девяносто пять процентов».
Но нет, жизнь идёт своим чередом, и папин бумажник лежит на комоде такой же тощий, как всегда.
Однажды раздаётся телефонный звонок. Хедвиг снимает трубку:
— Алло?
— Здравствуй, Хедвиг, это Карл-Эрик.
Карл-Эрик — дряхлый старичок, который живёт в двух милях* от них. У него есть рыжая собака Рони, а во дворе носятся и трубят двадцать белых гусей. Карл-Эрик добрый. Только вот дома у него очень грязно. А вместо тёплого туалета — сортир на улице.
Карл-Эрик просит позвать к телефону папу. Хедвиг бежит в дровяной сарай. Папа рубит дрова — щепки летят во все стороны, поленца кувыркаются в воздухе. К зиме надо заготовить много дров.
— Тебя к телефону, — говорит Хедвиг. Папа стирает пот со лба и идёт к дому.
— Давай купим лошадь! — кричит ему вслед Хедвиг.
Папа только качает головой. Он уже даже не знает, что на это отвечать.
Хедвиг сидит в сарае и смотрит на сложенные штабелями дрова. По одному полену ползёт жучок с длинными усиками. Это скрипун. Их почти никогда не увидишь — такие они редкие. Хедвиг сажает его на палец. Скрипун смотрит на неё и взлетает, оставив на пальце маленькую какашечку. Потом приземляется на поленницу и исчезает среди дров.
Когда с пальца слетает божья коровка, можно загадать желание, думает Хедвиг. Жук-скрипун встречается не так часто, как божья коровка. Поэтому куда вернее загадать желание скрипуну, чем божьей коровке.
Хедвиг зажмуривается.
«Хочу, чтобы у папы наконец появились деньги на лошадь. Это будет моя лошадь. С гладкой шерстью и блестящей гривой».
Скрипун помахивает ей с поленницы усиками. Помашет-помашет и умрёт, думает Хедвиг, — ведь осенью все жуки умирают.
Вдруг дверь в сарай как распахнётся! Лицо у папы горит, глаза светятся.
— Ну, дорогая, — говорит он, — скорей в машину.
Хедвиг с любопытством идёт за ним.
— Что мы будем делать? — спрашивает она.
— Поедем к Карлу-Эрику, — отвечает папа.
— А что мы будем делать у Карла-Эрика?
— Я возьму у него прицеп.
— А зачем? – Папа улыбается:
— Увидишь. Всю дорогу до Карла-Эрика папа загадочно улыбается. Он свистит и постукивает пальцами по рулю.
— Ну, дорогая… — приговаривает он. Когда машина сворачивает на двор, гуси, потряхивая толстыми попами, бросаются врассыпную. Они шипят и показывают синему «саабу» язык. Навстречу, как огненный смерч, выскакивает Рони.
Карл-Эрик не выскакивает.
— Ай-ай-ай, — ковыляя по грязи, айкает он.
У Карла-Эрика одна нога почти не сгибается. Это у него давно, с тех пор как он в молодости поранил ногу железным прутом. Железяка проткнула ногу насквозь и вышла с другой стороны. Нога была похожа на сосиску на палочке!
У Карла-Эрика острая бородка и большие уши.
— Он стоит за сортиром, — сообщает он. — Его не так-то легко вытащить, одному мне не под силу.
Это он, наверно, прицеп имеет в виду.
Папа уходит и вскоре возвращается с большим прицепом. Он прикручивает его к «саабу».
— Ну всё, я поехал, — говорит он. — Хедвиг, будь добра, помоги Карлу-Эрику, пока меня не будет. Ему с его ногой совсем тяжело.
Хедвиг кивает. Конечно, поможет. Для неё это сущий пустяк!
Когда «сааб» уезжает, Хедвиг и Карл-Эрик заходят в дом. На кухне тускло светит лампа в закопчённом абажуре. Засаленный стол блестит. На полу стоит ведро с рыбьими костями и хлебными корками. В тёплом воздухе над плитой вьются мухи.
Карл-Эрик достаёт из ящика старенький потрёпанный кошелёк.
— Послушай, ангел мой, не могла бы ты сходить в магазин и купить мне картошки?
«Ангел». Не часто такое услышишь в свой адрес. Когда Карл-Эрик произносит эти слова, Хедвиг прямо чувствует, как у неё за спиной вырастают крылья. Она кивает и берёт у него из рук двадцатку.
— Не вопрос, — говорит она.
— Штучек десять, — уточняет Карл-Эрик. — И смотри не попади под машину.
Шагая по дороге, Хедвиг высоко держит голову и едва заметно улыбается. Каждый, кто проезжает мимо, наверняка думает: вот идёт настоящий ангел.
До Обюторпа, где находится магазинчик, путь неблизкий. Когда Хедвиг наконец приходит туда, солнце висит уже совсем низко на небосклоне. Над дверью звенит колокольчик.
Сельский магазин — замечательное место, здесь есть всё, что только можно пожелать. Печенье, мыло, гвозди и наждачная бумага. Суп в банках и цветные мелки. Хедвиг расхаживает взад-вперёд между полками. Проводит по ним рукой и вдыхает запахи.
Вдруг под рукой что-то шуршит. Пакетики со сладостями. С вялеными засахаренными фруктами.
У Хедвиг аж слюнки потекли. Этот шорох, этот язык, на котором разговаривают все пакетики со сладостями, отлично знаком Хедвиг:
«Купи нас! Купи!» — просят они хором. Хедвиг берёт один пакетик. «Я стою всего двенадцать крон! — шуршит он. — Ты что, забыла, как приятно запихнуть в рот яркие липкие фрукты, которые застревают в зубах и от которых становится так сладко, что сводит язык?»
Хедвиг скорее бежит за корзиной. Ничего не поделаешь — из-за этих сладостей она совсем позабыла, что ей нужна только картошка.
Положив пакетик в корзину, она идёт дальше. И тут видит на полу большую коробку. В ней — картошка. «Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять». Хедвиг завязывает мешочек и направляется к кассе.
Но вдруг её что-то останавливает. Это что-то разложено красивыми розовыми рядами и тоже просит: «Купи! Купи меня — с клубничным вкусом. Меня можно жевать целую вечность, а можно выдуть пузырь, который лопнет на носу и прилипнет к волосам! Не это ли настоящее счастье?»
Хедвиг сглатывает. Конечно, было бы прекрасно купить ещё и жвачку. Но ведь она уже взяла сладкие фрукты.
«Ну и что? — говорит жвачка. — Я стою всего семь крон! Ты ведь понимаешь, как это мало!»
Дрожащей рукой Хедвиг берёт одну пачку и кладёт в корзинку. Она просто не может поступить иначе, просто не может.
Дяденька за кассовым аппаратом строго смотрит на продукты в корзине у Хедвиг. Нос его весь усеян чёрными точками. Дяденька пробивает покупки и говорит:
— Двадцать одна крона. Хедвиг достаёт из кармана бумажку, которую дал ей Карл-Эрик.
— У меня только двадцать. Дяденька впивается в неё взглядом.
— Тогда оставляй лишнее. С болью в сердце Хедвиг глядит на покупки.
Что же тут лишнее? «Не я, — говорит пакетик с фруктами. — Меня надо брать!» Жвачка твердит то же самое: «Меня нельзя выкладывать, я очень вкусная!» Картошка лежит себе чёрной кучкой и вздыхает. «Да оставь ты меня, — говорит она. — Что может быть скучнее картошки?»
— Картошку, — глухо говорит Хедвиг кассиру. Кассир откладывает картошку, снова всё пересчитывает и говорит:
— Девятнадцать.
Хедвиг берёт сдачу и спешит к выходу. Тут же вскрывает пакетик со сладостями и запихивает в рот один фрукт. Он зелёный и на вкус совершенно божественный. Но пока Хедвиг плетётся обратно, к горлу начинают подступать слезы. Нельзя было выкладывать картошку, Хедвиг отлично это знает. Бедный Карл-Эрик — он ведь дал ей свою последнюю двадцатку. Фрукты уже вообще ни капельки не вкусные и не сладкие, а солёные, потому что слёзы по щекам стекают прямо в рот. В голове скребётся страх. Что будет, когда Карл-Эрик узнает, что она натворила?
Нет, думать об этом невозможно. Она ни за что не вернётся обратно. Хедвиг садится в канаву, прямо в мокрую траву, и плачет.
Проходит совсем немного времени, и вот она уже вся трясётся от холода. Солнце давно село, пальцы на ногах онемели. Люди, которые проезжают мимо, не думают, что видят ангела. Они думают: «Вот сидит самая обычная замарашка и трескает сладости, и зубы у неё наверняка сгнили все до единого». Жвачка помялась и стала совсем плоская. В кустах на обочине темно.
Вдруг она слышит, как кто-то кричит:
— Хедвиг!
Это Карл-Эрик.
— Хедвиг!
— Да-а! — кричит в ответ Хедвиг. Сперва к ней подбегает собака Рони. Следом ковыляет Карл-Эрик. Под мышкой зажат костыль.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он. Хедвиг не может выдавить ни слова, она только плачет. Карл-Эрик замечает в зубах у Рони пакетик со сладостями.
— Батюшки мои, — говорит он. — Но что уж тут попишешь. Не было картошки, да?
— Ну да, почти, — шепчет Хедвиг и протягивает сдачу. Карл-Эрик помогает ей встать. Они медленно плетутся обратно, бедняга Карл-Эрик и Хедвиг — ангел, которого послали за картошкой. Рони бежит перед ними, распустив хвост по ветру.
Потом они сидят на лавочке возле дома Карла-Эрика и жуют розовую жвачку.
Вдруг на дороге кто-то сигналит. Папа вернулся!
Он сворачивает во двор, позади «сааба» грохочет и дребезжит прицеп. Что-то громко колотится о его стенки: БУМ-БУМ! Хедвиг подпрыгивает от нетерпения.
— Что ты привёз? — спрашивает она. Папа улыбается:
— Ну как, не скучали? Хедвиг себя хорошо вела?
Карл-Эрик кивает.
— Ещё как, — отвечает он. — Сама сходила в магазин за покупками.
— Молодец! — говорит папа.
— Угу, — говорит Карл-Эрик. — А то у меня тут как раз жвачка закончилась. Папа недоумённо смотрит на него, но в стенку прицепа опять что-то стукается — БУМ! — и он забывает, о чём они говорили.
А потом раздаются удары… копыт. В прицепе кто-то нетерпеливо топает.
— Лошадь? — шепчет Хедвиг. Папа насвистывает, Карл-Эрик хихикает.
Он-то знает, чтó в прицепе, — это ясно. Голова у Хедвиг идёт кругом.
Неужели папа привёз лошадь? Неужели у него появились деньги? Хедвиг залезает на заднее сиденье «сааба». Ноги не слушаются её. Когда машина выезжает со двора, Хедвиг даже забывает помахать Карлу-Эрику. Она не может думать ни о чём, кроме как о прицепе. Кто же там стоит и бьёт копы- том?
Папа едет очень осторожно, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида.
Лошадь, лошадь, лошадь. Сердце Хедвиг скачет галопом и рысью — никогда ещё поездка на машине не казалась ей такой бесконечной. Когда они въезжают на гравиевую дорожку, ведущую к дому, Хедвиг выпрыгивает из машины и кричит:
— Лошадь, лошадь! Наконец-то! Ура! Папа разворачивается, даёт задний ход и въезжает через калитку на пастбище. — Ну, держись, — говорит он.
Папа поднимает щеколду на прицепе… Кто-то нервно бьёт копытом… Папа кладёт руку на дверцу… Открывает…
Но никто не выходит. Хедвиг ждёт секунду-другую. Потом осторожно подкрадывается ближе и заглядывает внутрь.
Внутри стоит кто-то очень костлявый. С макушки свисают длинные, как у кролика, уши.
На кончике хвоста болтается грязная кисточка. Грива короткая и жёсткая. Карие овальные глаза рассматривают Хедвиг.
Хедвиг раскрыла рот. Это не лошадь.
Существо, которое никак не является лошадью, бьёт копытом, испускает злобный крик и обнажает зубы.
— Йииииии-ааааа! И пулей вылетает из прицепа. Хедвиг смотрит, как оно бешено скачет по пастбищу.
— Осёл?
Папа гордо кивает.
Осёл. Вот что бывает, когда загадываешь желание не божьей коровке, а старому уставшему от жизни жуку-скрипуну. И теперь осёл переехал в «Дом на лугу», хотя, похоже, сам не сильно этому рад. Завидев уродца, словно восставшего из преисподней, овцы бросаются наутёк. А осёл, щёлкая зубами, скачет за ними.
Как же его зовут? Ах да, осла зовут Макс-Улоф.
* То есть, по-шведски, в двадцати километрах. (Здесь и далее прим. переводчика.)