Смешной трагический Крылов
Кукушка, говорите, и петух? За то, что хвалит он кукушку? Ну-ну.
А может, муравей – крыловский «гулливер», великий только по сравнению с другими муравьями? Барбос микроскопического выскочку в упор не замечает: величие – понятие относительное.
Квартет, который – «как вы ни садитесь» – не сыграет ничего?
Ворона и кусочек сыра? Несчастная все время каркает, а сыр летит. Века меняются, но только не плутовки, которые умеют льстить воронам.
Да, надо не забыть про волка и ягненка. Сказал – и в темный лес ягненка поволок? Все помнят: так оно и было.
Смешно? Крылов хотел повеселить? Возможно. Хотя ягненок так не думает. Не говоря о стрекозе, которую прогнали плясать на морозе. А каково опозоренному мудрецу-механику, не разобравшемуся с ларчиком, который просто открывался?
Все знают: у Крылова басен двести тридцать шесть. Значительная их часть известна каждому со школьных лет. Принято относиться к басням как к исключительно веселым историям. Но у Ивана Андреевича всегда – насколько все смешно, настолько же и печально. Басни его всегда – трагикомедии.
Лукавый ум. Но в чем лукавство?
Вся биография Крылова идет, как правило, скороговоркой. Родился в семье армейского капитана (в 1769 году), жили бедно, сына было не на что учить, пришлось пойти на службу с ранних лет – писарем, канцелярской мелочью. Упрямый, судя по всему, и башковитый, ведь пробивался вопреки всему: ни связей, ни правильного происхождения. Князь Сергей Голицын приметил юношу – служил у него. Из биографии все время выпадают – два года там, два года здесь – где был, что делал, неизвестно. Потом опять всплывает в Петербурге. И тридцать лет, до самой смерти, трудится в Публичной библиотеке. По сути, мало что известно толком.
Зато короткую анкету баснописца обильно, жирно украшают анекдоты. Сплошные байки. Не так, причудливо висит картина над диваном. Картежничал (и, говорят, успешно). Любил бои – кулачные и петушиные. Не мылся. Нагишом встречал Голицына. Ходил к императрице в дырявых ботинках. Поленился ехать за невестой и остался бобылем (хорошо, была кухарка Феничка). И обжирался – будто бы все время обжирался на потеху всем. Ну просто биография придворного шута. Да, и еще играл на скрипке – так, что однажды в деревне распугал волков. Ага. Такая байка тоже есть.
Неясно даже, сколько в этой биографии правдивого. Ведь тут судьба совсем не рядового человека – самородка. В анекдотах вечно мелькают тени благородных литераторов. От приближенного к Екатерине драматурга Княжнина до приближенного к Николаю Первому Жуковского. Собственно, от них и шли все анекдоты – можно лишь предполагать, какие шлейфы от злословивших литературных собратьев тянулись в самом деле за Крыловым. Он будто бы все принимал невозмутимо. А как оно на самом деле и какие катастрофы переживал в душе Крылов –неведомо. Но то, что с юности он вовсе не был простодушным простачком, известно точно.
В двадцать лет, в 1789-м, он выдал свой первый сатирический журнал «Почта духов». Что это такое – любопытно, между прочим. Вот, в двух словах.
Подзаголовок к «Почте духов» – «Ученая, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами». В первых строках – мрачная картина маслом. Адский ветер, дождь и холод. «Грязь покрывала все мостовые». Автор чертыхается на «господина Пустолоба» – сановника, который не желает его принять и решить какое-то важное дело. При этом автор прячется от дождя в каком-то брошенном доме и, поминая черта, слышит вдруг голос за спиной. Фигура, появившаяся из тьмы, внушает ужас. Незнакомец предлагает пойти к нему на службу.
«- Милостивый государь! — сказал я ему, весь в страхе, — я вас благодарю за предложение, но…
— Я вижу, — перервал он, — что я тебе кажусь несколько непригож и что ты меня боишься.
— Признаюсь, сударь, — отвечал я ему, — что я, в первый раз видя ваш мундир, не могу удержаться от страха; конечно, вы иностранный, а может быть, и житель того света.
— Я Маликульмульк, — отвечал он, — и ремеслом волшебник».
В общем, автор на сделку согласился: его обязанность – следить за почтой незнакомца. Какой нам в этом интерес? Что открывает это в авторе «Вороны и лисицы»?
Сговор с демоническим Маликульмульком странным образом рифмуется вдруг у Крылова со сделкой одного средневекового алхимика из германской мифологии, не ставшего еще героем Иоганна Гете. Немецкий классик в те же годы только взялся за «Фауста», а завершит свою поэму уже в новом, XIX веке. Так что крыловский персонаж оказывается, между прочим, своеобразным русским лубочным Мефистофелем. А сам Иван Крылов – да мы его совсем не знаем. Какие демоны в его душе, через какие искушения шел юный литератор?
«Почту духов», построенную на письмах неведомых гномов к этому мефистофельскому персонажу, скоро забраковали. Восемь месяцев, и прогорела – подписчиков мало. Да и Екатерина, просветительница, как говорят, Великая, была недовольна. Да и было чем.
Крылов позволил себе вольности – попутал «Мефистофель», видимо. Вот небольшой фрагмент для тех, кому не лень читать. Про вечные проблемы. В одном из писем к философу Маликульмулькуму автор спрашивает у соседа про вельможу, который щедро заплатил за крепостного живописца: кто это?
«Это один преступник,— отвечал он мне на ухо,— который судится в некотором похищении и грабительстве, и вот уже лет двадцать, как это дело тянется». — «Как, — спросил я, — и его по сих пор не повесили! <…> » — «Нет! — отвечал он, — на него донесено, что он покрал из государственной казны несколько миллионов в золоте и серебре и разграбил целую врученную ему область». — «Пропащий же он человек,— сказал я, — его, конечно, уже замучают жесточайшими казнями». — «Напротив,— отвечал он,— он уже оправдался перед правосудием, и это ему стоит одного миллиона, а чтоб оправдаться в глазах народа, он делает такие выкупы, каким освобожден живописец, и взносит на содержание сирот немалые суммы денег, и через то, в мыслях некоторых людей, почитается честным, сострадательным и правым человеком <…>» — «Мне удивительно, — сказал я, — как можете вы жить в такой земле, где чуть было не засекли розгами бедняка, не евшего трое суток, за то, что вытащил он у богатого купца платок; <…> и где преступникам, обворовавшим государственную казну на несколько миллионов и разграбившим целую область, судьи кланяются чуть не в землю».
Крылов, конечно, «якобинцем» не был – скорее, крепким государственником. После «Почты духов» он затевал еще журналы, но так же безо всякого успеха. Писал трагедии. Потом шуто-трагедии. Потом комедии. Языком, естественным для XVIII века, — в XXI веке может показаться, язык непрост, как будто камешки во рту, он «с тяжким грохотом подходит к изголовью». Успеха у Крылова не было. И вдруг.
С начала XIX века все переменилось. Лукавые трагедии он спрятал. Занялся ну совершенными безделицами. В 1809 году вышел первый сборник. Оказалось: басни Крылова
написаны на новом для литературы русском языке. Сочном, чистом, даже если просторечном. Здесь у него «зима катит в глаза». А выпал у вороны сыр – и «с ним была плутовка такова». Все крутится, как «попрыгунья-стрекоза», и вертится, как «проказница Мартышка». Кругом сплошные афоризмы. «Избави, бог, и нас от этаких судей». «Да только воз и ныне там». «Запели молодцы, кто в лес, кто по дрова». «У сильного всегда бессильный виноват». «А Васька слушает, да ест». «Слона-то я и не приметил». «Соседушка, я сыт по горло».
Пушкин был в восторге. Веселое, он говорил, лукавство ума у Крылова. Гоголь от Крылова в обмороке: «Какая меткость определения!» В 1811 году Иван Андреевич, нигде не учившийся, стал настоящим академиком. Членом Российской Академии.
Если кто-то думает, что у Крылова все заимствовано из Эзопа или Лафонтена, то по мотивам их сюжетов сложена лишь одна десятая из 236 крыловских басен. Остальные всё – оригинальное, как нет ни у кого.
В самом начале XIX века Крылов показал Ивану Дмитриеву кое-что из своих первых басен – «Дуб и Трость» и «Разборчивую невесту». Дмитриев был литератором авторитетным – и тоже был известен баснями. Прочитал крыловские, похлопал по плечу: наконец, мол, вы нашли по-настоящему свое призвание.
А через два десятка лет заехал Дмитриев к знакомым – Тургеневым. Там мальчик Ванечка выступил перед гостем – басни Дмитриева прочитал. А потом вдруг этот мальчик Ванечка Тургенев заявил, что дмитриевские басни не годятся никуда в сравнении с крыловскими. Смешно? Наверное. А у Ивана Дмитриева – трагедия. Плюс – всыпали за неучтивость тургеневскому сынку.
А что Крылов? Да ничего. Когда он умер, каждому пришедшему на похороны по его просьбе вручили по сборнику веселых крыловских басен, перевязанному траурной лентой с надписью: «Приношение на память об Иване Андреевиче, по его желанию».