Да здравствует интрига!
Если бы у литературы для детей и подростков существовала ежегодная номинация «Прорыв года», то в уходящем 2019-м одним из её безусловных лидеров стал бы Артём Ляхович, писатель, музыкант, фотограф. Его повесть «Черти лысые» можно смело назвать нашумевшей. Сам же Ляхович стал трехкратным лауреатом конкурса на лучшее произведение для подростков «Книгуру», на этот раз с повестью «Формула раззеркаливания». Нам удалось поговорить с писателем о фантастике и смелых героях, об интриге, музыке и опыте участия в романе-буриме.
Артём, ваша повесть «Формула раззеркаливания» – это и научно-фантастическая головоломка с отсылками к квантовой теории, и социальный киберпанк, и антиутопия в каком-то смысле. Из чего вырос замысел?
Артём Ляхович: По поводу жанра решать литературоведам, но, само собой, «Формула раззеркаливания» – это фантастическое произведение. Что касается замысла, то, когда я писал и, так сказать, мечтал о минуте славы, сам себе задавал этот вопрос и размышлял, что на него отвечу. И даже что-то придумал, но уже успел забыть… Сейчас надо придумывать всё заново (смеётся). Просто я пишу другую вещь, и уже с головой и потрохами в ней.
Давно работаете над новой повестью?
Артём Ляхович: Как раз, когда приехал на церемонию награждения «Книгуру», я её заканчивал и вот пару дней назад дописал. Это снова фантастика, но с уклоном в мистику и хоррор. Про «Формулу раззеркаливания» Мария Порядина тоже сказала, что повесть с уклоном в хоррор, хотя кто-то говорил классическое: «Он пугает, а мне не страшно». «Формула раззеркаливания» – это, конечно, развёрнутая метафора. На конференции, посвящённой «Книгуру», об этом тоже шла речь, рад, что читатели аллегорию заметили. «Формула раззеркаливания» – размышление о том, что с появлением интернета наша личность потеряла однозначность и чёткие границы. Мы будто бы растворились в бесконечных аватарах, в возможности быть не собой. Всё менее и менее ясно: где же, собственно, заканчиваюсь я и начинается кто-то другой? К этой метафоре я добавил сатирическую антиутопию, социальную линию, взятую непосредственно из наших с вами реалий.
Чем вас подкупает жанр фантастики?
Артём Ляхович: Я ведь занимаюсь не только литературой, но и фотографией. Всегда стремлюсь, чтобы фотография обрела эффект присутствия в других мирах, например, использую театральный грим и много других средств отстранения от привычной реальности. И то же самое мне хочется делать в литературе. Получается, я в глобальном смысле фантаст, в мировоззренческом.
В мировоззренческом – это как?
Артём Ляхович: Я сейчас могу уйти в философию, но если отталкиваться от научной картины реальности, то человек же воспринимает внешний мир не напрямую, а сквозь искажающую призму своего сознания. Призма эта называется мифом, и миф говорит нашему разуму, что мир на самом деле живой, он с нами общается, состоит из знаков. А между тем в чистой реальности, без человека, конечно, нет никаких знаков, это просто Вселенная, как она есть. И вот это двоемирие преследует нас на протяжении всей истории человечества, и особенно острым оно стало в эпоху романтизма. Собственно, и романтиком называют того, кто больше любит жить не в реальном мире, а в вымышленном, в том, который с нами якобы разговаривает. Могу, наверное, отнести себя к романтикам, мне тоже очень хочется переселиться в одушевлённый, магический мир, но при этом я осознаю, что это невозможно, и пытаюсь достичь его хотя бы воображаемыми средствами – с помощью фотографии, музыки, литературы.
Сейчас фантастика существует как будто в жанровом гетто. Многие литературные институты ее просто не замечают.
Артём Ляхович: Что странно, правда? Особенно в контексте мировых тенденций, потому что сейчас в фокусе внимания мировой литературы фантастика оказывается, может быть, даже чаще, чем реализм.
Как вы думаете, что с этим можно и нужно делать?
Артём Ляхович: На вопрос «что делать?» я не смогу ответить, а на вопрос «кто виноват?» попробую. Ещё в 20-е годы один литературовед писал, что для среднего русского читателя интрига, остросюжетность автоматически исключают другие достоинства. Даже если они там есть. Этот казус он связывает с тем, что русскоязычный читатель привык воспринимать книгу как священный текст и относиться к автору как к проповеднику, учителю. А ведь интрига – шаг навстречу читателю, она не даёт заскучать и оторваться от чтения, то есть развлекает. Проблема в том, что в нашем менталитете – или проповедовать, или развлекать – вместе они не сочетаются. Мне кажется, эти глубинные аспекты коллективного бессознательного не изжили себя до сих пор.
Но ведь и фантастика не только про интригу.
Артём Ляхович: Конечно, более того, с какого-то времени, может, со Стругацких, именно фантастика взяла на себя основной груз философской насыщенности. Пелевина и Зиновьева, например, тоже можно назвать фантастами.
Вы говорили, что даже «Черти лысые» не совсем реализм. Почему? Там есть атмосфера авантюры и романтики, но вроде бы никакой фантастики…
Артём Ляхович: Мне кажется, «Черти лысые» – это магический реализм. С точки зрения событий, в этом романе ничего не выходит за пределы Евклидового мира. Чудес нет. Но я старался создать ощущение, что реальными событиями руководит подспудно какая-то не совсем материальная сила, олицетворённая в Синем озере.
«Черти лысые» – наверное, пока самое известное ваше произведение. Его лейтмотив – заглавный, весьма эпатажный образ «лысых чертей». Почему вы остановились именно на нём?
Артём Ляхович: Заглавие я придумываю не сразу. Обычно есть несколько рабочих версий, и остаётся вовсе не первая. Название «Черти лысые» – игра слов. Это и ругательство, и портрет самих героев, побрившихся налысо. И ведь в глазах общества они действительно чуть ли не черти.
Да, ваши герои совершают довольно смелые поступки.
Артём Ляхович: Ну, убежать из дома – это еще не предел смелости. В реальной жизни подростков, к сожалению, нередко заносит далеко за красную черту. А в главном герое Марике всё-таки есть некий земной фундамент. Я старался и в языке отразить тот здоровый скептицизм, который удерживает Марика на краю. Вот его подруга Лянка куда радикальнее. Так что герои мои в этом смысле друг друга уравновешивают.
А что, на ваш взгляд, помогает видеть границу между смелостью и безрассудством?
Артём Ляхович: Возможно, мысли о благополучии ближнего. Если бы Марик отправился на озеро один, его могло бы занести гораздо дальше, а поскольку с ним дама, которая как раз более безрассудна, он вынужден оставаться в границах благоразумия.
Вы трижды становились лауреатом «Книгуру» и все три раза занимали второе место. В этом тоже как будто есть своя мистика. Это обидно или скорее смешно, потому что на самом деле не играет никакой роли?
Артём Ляхович: И не обидно, и не смешно, а очень даже приятно. Кстати, в этом ещё больше мистики, чем вы предполагаете, потому что когда-то я четыре раза занимал второе место на конкурсе пианистов (смеётся). Меня это более чем устраивает. Пианисты придумали такую песенку на мотив финала концерта Чайковского: «Дайте премию, дайте премию, хоть последнюю, лучше первую».
Об этом шла речь на церемонии награждения: опытные писатели продолжают присылать свои рукописи на «Книгуру». Что вдохновило вас вновь испытать судьбу да еще и бесплатно, в открытом доступе, опубликовать свою новую повесть?
Артём Ляхович: Отправить рукопись меня всякий раз вдохновляет сугубо меркантильное соображение – если у меня есть рукопись и есть конкурс, то почему бы и не отправить. Зачем работе пропадать зря?
Да и потом, если книга засветится на конкурсе, больше шансов, что на неё обратят внимание в издательстве. Кстати, с «Формулой раззеркаливания» так и получилось: незадолго до финала «Книгуру» я отослал ее в издательство, а на следующий день после вручения премии подписал контракт.
Вы не только писатель, но еще и профессиональный музыкант. Музыка и литература – что между ними общего?
Артём Ляхович: Ой, такой опасный вопрос – я могу удариться в долгие рассуждения (смеётся). Академическая музыка, которой я занимаюсь, – это европейская музыка, и она формировалась в очень тесной связи с литературой. И у европейской академической музыки, и у литературы, точнее, у нарратива в широком смысле – общая логическая структура. Она соответствует самым абстрактным, самым общим представлениям человека о времени и пространстве. Грубо говоря, музыка своим языком тоже рассказывает истории. Но именно академическая европейская. Арабская, например, нет.
А что в таком случае разделяет музыку и литературу?
Артём Ляхович: Разные типы мышления. Музыка – это искусство без понятий, без вербального языка. У Лосева есть работа «Музыка как предмет логики» – название говорит за себя. Музыка – это чистая логика. Словесные ассоциации возникают уже благодаря фантазии слушателя. Но тем не менее музыка сохраняет с языком тесную связь благодаря логической общности.
А что вас, музыканта, подтолкнуло к литературе?
Артём Ляхович: Я долгое время писал о музыке. Потом подружился с сетевой литературной тусовкой – это произошло лет 15 назад. Зная меня как сочувствующего, как критика и рецензента, друзья-литераторы мне подсказали: а вот смотри, какой хороший конкурс есть – «Книгуру», не хочешь ли ты сам что-нибудь туда отправить? Я и подумал – в самом деле, почему нет. Так и началось.
Совсем недавно вы написали главу для нашего романа-буриме «#12 Война и мир в отдельно взятой школе». Он объединил очень разных писателей из разных стран. Каково ваше впечатление от участия в таком коллективном проекте?
Артём Ляхович: Было очень приятно оказаться в замечательной компании талантливых людей и подключиться к их совместному творчеству. Первый автор, Денис Драгунский, задал роману достаточно остро-гражданский тон. Потом, когда следующие авторы напустили в роман демонов, он был размыт. А я решил вернуться к истокам.
Трудно ли следовать повествованию, уже намеченному другими авторами, разбираться с чужими героями?
Артём Ляхович: Сложнее, чем всё переделать под себя, как я и сделал (смеётся).
Не планируете ли написать что-нибудь для взрослых?
Артём Ляхович: Писать для взрослых – это не писать для другой аудитории, а писать, наложив на себя ограничения. Каждый подростковый автор в глубине души надеется, что он пишет не только для подростков. Тот же мною любимый Александр Грин, хоть и считается преимущественно юношеским автором, на самом деле невероятно сложен. Он – новатор и модернист, в его произведениях очень много игры с текстом.
Вы говорите, писать для взрослых – ограничение. В чём же оно заключается?
Артём Ляхович: Это то же самое, что и быть взрослым, только в литературе, на уровне языка. Играть в игру «Я солидный, я серьёзный и сложный». Хотя постмодернизм немного развенчал эту игру во взрослость, как тот же любимый мной Пелевин, например. Не зря он до сих пор так популярен у молодого поколения. Мне кажется, что с адресацией текста всё очень просто – если история про подростков или про детей, значит, она для них.