Самым тиражным детским писателем в России по-прежнему остается Корней Чуковский. Вот уже около ста лет детям читают «Крокодила», «Тараканище», «Мойдодыра», и они все так же их любят. Есть и другой повод вспомнить Чуковского: сто лет назад, в голодное послереволюционное время, он организовал писательскую колонию в Холомках, бывшем имении князей Гагариных. Раздобыл коров, хлопотал о сене и дровах и спас от голода Добужинского, Замятина, Ходасевича, Зощенко и многих других. О Корнее Ивановиче рассказывает исследователь его творчества, доктор филологических наук Евгения Иванова.
— Евгения Викторовна, я долго представлял Чуковского добрым сказочником, далеким от реальной жизни, благостным исследователем литературы. То, как о нем написал Евгений Шварц в «Белом волке», для меня стало открытием: «Он был окружен как бы вихрями, делающими жизнь возле него почти невозможной. Находиться в его пределах в естественном положении было немыслимо, как в урагане посреди пустыни. И, к довершению беды, вихри, сопутствующие ему, были ядовиты… У Корнея Ивановича никогда не было друзей и близких. Он бушевал в одиночестве, не находя пути по душе, без настоящего голоса, без любви, без веры, с силой, не открывшей настоящего, равного себе выражения, и потому недоброй». Каков ваш Чуковский, каким вы его видите?
— В архиве Шварца сохранился единственный машинописный экземпляр «Белого волка» с подзаголовком «рассказ». Шварц не предполагал его печатать. Один из немногих, кого он познакомил с ним, был писатель Леонид Пантелеев. Пантелеева рассказ возмутил, и он сказал об этом Шварцу. Но один из секретарей Шварца пустил рассказ в самиздат, кто-то передал его в сборник «Память». Там рассказ с удовольствием напечатали. Чуковского никому не было жалко, он и сам за себя постоит. Еще бы — лауреат Ленинской премии!
Историю «Белого волка» и его текст мы с внучкой Корнея Ивановича, Еленой Цезаревной, опубликовали в книге «Воспоминания о Корнее Чуковском», которая вышла в издательстве «Никея» в 2012 году. Там же мы напечатали и воспоминания Пантелеева об истории «Белого волка» и его рассказ том, как в конце жизни Шварца изменились их отношения с Чуковским.
В «Воспоминаниях…» можно прочесть последнюю статью Шварца о Чуковском — «Некомнатный человек». Он во всех деталях совпадает с рассказом «Белый волк», но только все минусы «Белого волка» здесь заменены на плюсы. Тут Шварц полностью присоединяется к словам Маршака, назвавшего Чуковского «некомнатным человеком».
Шварц пояснил эти слова так: «Никогда не уклонялся Корней Иванович, если нужно было помочь напрасно обиженному, пострадавшему человеку. Он выбегал из комнаты и добирался до самых высоких инстанций, заступаясь, доказывая, не сдаваясь… И очень часто добивался победы…» Я бы добавила: на защиту пострадавших бросался человек, который не был членом партии и не занимал никаких административных должностей.
— В чем Чуковский не прочитан, непонят, недооткрыт? Мне кажется, «Крокодил» сейчас читается как блестящее абсурдистское, вполне «взрослое» произведение.
— Для меня «Крокодил» скорее автобиографическое произведение. Там дети знаменитого издателя Зиновия Гржебина, Ляля и Капа, гуляют в Таврическом саду. Там слышны отголоски поездки Чуковского в 1916 году в Англию в составе официальной делегации, когда она была союзницей России в Первой мировой войне:
Говорит ему печальная жена:
— Я с детишками намучилась одна:
То Кокошенька Лёлёшеньку разит,
То Лёлёшенька Кокошеньку тузит.
Это отражение семейных реалий самого Чуковского.
А восстание зверей против людей-эксплуататоров одна из тем современной ему фантастики. И я не думаю, что в сказках Чуковского есть какой-то отдельный смысл для тех или других возрастных групп. Они адресованы всем.
— Какова природа его отношений с советской властью? Он гоним, на него ополчается Крупская, но при этом у него несколько орденов Трудового Красного Знамени, Ленинская премия, орден Ленина… Кто он — любимец власти или чужеродный ей писатель, как писал филолог Золотоносов, «вечный диссидент»?
— Чуковскому принадлежат замечательные слова: «В России надо жить долго…» Он и сам жил долго, и есть большая опасность смешивать те исторические эпохи и события, свидетелем которых был Чуковский. Крупская — это одно, а Ленинская премия — другое.
Если говорить об отношении к Чуковскому советской власти, то точнее всего будет сказать, что она не уделяла ему особенного внимания. Время от времени проходили кампании по искоренению чего-либо: то педологи начинали борьбу за реализм в детской сказке, заодно доставалось и Чуковскому. То Крупской кто-то подсунул книгу Чуковского о Некрасове, а там было написано совсем не то, что она в ней хотела увидеть… На «верхах» все время шла борьба, всегда находились люди, умевшие направить барский гнев куда им нужно. И Чуковский неоднократно попадал под раздачу, благополучный период для него начался только после получения Ленинской премии. Но и диссидентом я бы его поостереглась называть: он так глубоко презирал советскую власть, что считал ниже своего достоинства ее обличать. Я процитирую его слова из письма дочери, Лидии Корнеевне, написанного в 1954-м, по поводу ее статьи о детской литературе: «Статья отличная, но чем она лучше, тем она бесцельнее, бессмысленнее. Ты пришла в публичный дом и чудесно, красноречиво, убедительно доказываешь девкам, как хорошо быть благородным и не продаваться солдатне по полтиннику. Девки только захохочут визгливо — и запустят в тебя кто туфлей, кто рюмкой. А хозяйка публичного дома прикажет спустить тебя с лестницы. И прежде были такие неуместные проповедники, они шли в тюрьмы к бандитам и дарили им молитвенники с бантиками или иконки Варвары-великомученицы — и всегда это были патетически-смешные фигуры; а в салонах о них говорили, что они «трогательны». Ты приходишь к растленным писакам и заклинаешь их Чеховым быть благородными. Это «трогательно», потому что безумно…»
Мне кажется, что это не диссидентство, а реализм. Чуковский раз и навсегда усвоил, что плетью обуха не перешибешь. Но при этом он придерживался дореволюционного кодекса чести писателя, заставлявшего его помогать многим из тех, кто был гоним властями. В период гонений на Зощенко близкие друзья переходили на другую сторону улицы, чтобы с ним не здороваться. А Чуковский буквально умолял Зощенко приехать в Переделкино, пожить у него. Делал он это потому, что был интеллигентом дореволюционной складки, но при этом и реалистом. Чуковский понимал, в каком обществе живет, и в диссидентскую деятельность не включался.
— Первый орден Трудового Красного Знамени Чуковский получил в 1939-м, тогда это значило, что его прочел Сталин, и ему понравилось. Было ли это своего рода охранной грамотой? Вошел ли он в число первых советских писателей? Об этом, наверное, говорит и то, что примерно в это же время Чуковский получил дачу в Переделкине.
— Сталин дачами в Переделкине напрямую не распоряжался. О том, кто и как этим занимался, Булгаков рассказал в романе «Мастер и Маргарита», описав бои за Перелыгино. К моменту получения дачи Чуковский был заметной литературной фигурой, имел большой писательский стаж. В его «анамнезе» фигурировало заступничество Горького, сотрудничество с ним, а Горький в советской литературе был сакральной фигурой. А что до сталинских одобрений… Чуковскому повезло, что Сталину «Тараканище» не попался на глаза. Тот бы не стал разбираться, что текст написан в 1922-м, было бы достаточно переклички строчек Чуковского:
Вот и стал Таракан победителем,
И лесов и полей повелителем.
Покорилися звери усатому
(Чтоб ему провалится, проклятому!)…
С известным стихотворением Мандельштама:
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища…
К счастью для Чуковского, ничего подобного не произошло, но это случайная удача. Парадокс в том, что Чуковский мог иметь в виду злейшего сталинского врага. Прототипом усатого насекомого из стихотворения мог быть Троцкий. В 1922-м он написал разгромную статью о Чуковском, в том же году был написан «Тараканище». Кроме того, они знали друг друга по Одессе…
— Почему изменилось отношение власти к сказкам Чуковского, что произошло? В тридцатые их поносили в газетах, не печатали, а в 1957-м, вручая ему орден Ленина, Хрущев сказал, что он устал читать их своим внукам.
— Мне кажется, в словах Хрущева ключевое слово «устал»: значит, все-таки читать приходилось. Самыми стойкими защитниками и «лоббистами» Чуковского всегда были дети, которые полюбили его раз и навсегда, любят и до сих пор, хотя современные родители книги детям читают все меньше и меньше. К тому же в 1957 году было с кем бороться помимо Чуковского…
— Что было его главной внутренней драмой, главным противоречием?
— Внутренняя драма у всех писателей, как мне кажется, одна. Тяжело постоянно сидеть за письменным столом, а Чуковский занимался этим 60 с лишним лет, — изо дня в день. Работал он трудно, были периоды, когда не мог написать ни строки. Почитайте его письма: постоянные жалобы на то, что нет ни одной мысли, голова не работает. Все муки творчества он изведал сполна. Про здоровье я и не говорю, — готовиться к скорой смерти Чуковский начал лет в 25 (обладая слабым здоровьем. — «Культура»).
Можно было бы сказать и про трудное детство, и о том, что он был незаконнорожденным. В юности он сильно переживал эту драму. Его отец, по моим представлениям, погиб в революцию, мне кажется, он был меньшевиком. В 1923 году в Баку погибла законнорожденная сестра Чуковского, она была санитарным врачом.
В революцию драма незаконного рождения был изжита, псевдоним Корней Чуковский стал паспортным именем писателя. Несмотря на то, что отец не признал Чуковского, законные наследники потом обращались к незаконнорожденному брату за помощью.
С моей точки зрения, самым страшным испытанием для него была смерть детей. Про Марию Корнеевну, Муру, скончавшуюся в 1931-м, когда ей было 11 лет, тяжело даже мне говорить, страницы дневника Чуковского, где описаны ее последние дни, я без слез читать не могу. Невозможно передать словами страдания Чуковского и его жены Марии Борисовны.
Сын Борис добровольцем пошел в ополчение, хотя как инженер-гидролог имел освобождение от армии, и пропал без вести где-то в районе Можайска. Пока все запросы Дмитрия Николаевича Чуковского, внука Корнея Ивановича, ответа не находят. Внезапно умер старший сын Коля, который незадолго до этого навещал Корнея Ивановича в больнице. В годовщину его смерти Корней Иванович писал Лидии Корнеевне: «…вчера у меня был очень тяжелый день: я сразу — в душе — хоронил и Колю, и Бобу, и Муру, и себя». Трагедий в жизни Корнея Ивановича, и экзистенциальных, и житейских, было предостаточно.
— В чем уникальность Чуковского — литературная и человеческая?
Он уникален во всем — начиная с внешности. Высокий рост Чуковского считается проявлением акромегалии (заболевание, связанное с нарушением функции гипофиза, которое сопровождается увеличением кистей, стоп, черепа. — «Культура»), этот же тип, что и у де Голля. Уникальна его жизнестойкость, но главное все-таки — бескорыстная и пламенная любовь к литературе. Чуковский всегда что-то любил: когда-то это был Блок, потом Некрасов, потом английская литература, которую он обожал. Если заглянуть в его дневник последних лет жизни, он тогда вообще читал исключительно по-английски. Уникальны его интерес к людям, к внешнему миру, искренняя любовь к детям… Всего и не перечтешь.
(Интервью опубликовано на сайте газеты «Культура» 23.07.2020)