Что скрывается за шторками?
Победители премии им. Сергея Михалкова Светлана и Николай Пономарёвы пишут подростковую прозу – психологическую и бескомпромиссную. Яркий пример – роман-антиутопия «Город без войны». Он вышел в начале года в издательстве «КомпасГид» и вызвал интерес и у взрослых читателей. Не так давно у Николая Пономарёва появились «сольные» книги, например, история о первой большой любви «Точка бифуркации». На днях она получила специальный приз от Свердловской областной библиотеки для детей и молодёжи им. В. П. Крапивина в рамках Международной премии имени Владислава Крапивина.
Николай Анатольевич, за этот год у вас уже вышли две книги и готовится третья. Говорят, приключенческая…
Она называется «290 миллионов лет назад и далее». Это жюльверновская история путешествия и спасения, и ещё там есть прямые отсылки к «Острову сокровищ». По сюжету путешественники попадают в прошлое. 290 миллионов лет назад – это пермский период.
Веселился, когда это писал. Во-первых, потому что ещё не касался такого жанра. Во-вторых, я в детстве мечтал нечто подобное сделать, а тут себя «на слабо» поймал – сел, углубился, проштудировал кучу литературы, нашёл факты интересные и написал.
Это еще одна ваша «самостоятельная» книга? До «Точки бифуркации» вы писали вместе со своей супругой Светланой.
Я долгое время работал в соавторстве со Светланой, находились темы, которые интересовали обоих. «Точку бифуркации» тоже предлагал писать вместе. «У тебя хорошо идёт, давай ты напишешь, а я посмотрю», – сказала она. И ей понравилось. А поскольку соавтор – всегда самый лютейший критик, то я подумал, что это действительно неплохо. Критика – детский сад по сравнению с тем, что говорят друг другу в процессе соавторы.
А как это вообще – писать в соавторстве с кем-то?
Первая писать начинала Светлана в начале 90-х, когда работала в омской газете для подростков «Мальчишки-девчонки». Там напечатали ее первые фантастические повести, прочили будущее журналиста. Потом они с подружкой взялись ещё за одну фантастическую повесть, где был город, обнесённый по периметру колючей проволокой, а героев-мальчишек звали, как животных, – «Лис», «Пёс»…
Так это же «Город без войны»?!
Ещё нет, но «Город без войны» действительно вырос из той, старой повести. Когда мы со Светланой поженились, она этот текст заново переписала. Работала-работала, а потом говорит: «Мне тут надо героя ввести. Слушай, придумай мне его?» Я сел и сочинил историю с батарейками. Света прочитала и говорит: «Ого, чувак, а ты неплохо умеешь!» И предложила дальше вместе работать. Вот так мы стали соавторами. Всегда, так уж получалось, я – номер второй. Когда нам вручали медали на премии Михалкова, то Света получила первую, а я вторую. Это справедливо.
У «Города без войны» длинный путь…
Первый вариант был готов в 2001 году. В Союзе писателей РФ нас завернули, сказали, нет ни характеров, ни образов, предложили переделать в киносценарий. А в омском отделении Союза российских писателей рулил тогда Александр Лейфер. Замечательный человек и, можно сказать, наш творческий «крёстный отец». Ему понравился «Город». Он любил рассказывать, как взялся править наш текст с карандашом и зачитался. К большому сожалению, он не дожил до отдельного издания, но был бы очень ему рад, я уверен.
И вот я поехал в Липки на Форум молодых писателей. Там текст оценили, но сделали кучу замечаний. «Фу, дураки, ничего не понимают», – сказала тогда Светлана. А примерно через полгода мы сели и переписали роман. Это было в 2003-м. Шли годы, и я понял, что «Город без войны» вообще никогда не издадут, мы им спамили издательства, и только одно вроде бы заинтересовалось, но всё быстро затухло.
Почему?
На мой взгляд, потому что текст восприняли как острополитический. Хотя все это ещё в 90-е было придумано. Мы отсылали скорее к Чеченскому конфликту, когда война идёт где-то на периферии, а в центре продолжается обычная мирная жизнь.
Вероятно, издателей настораживал ещё и то, что книга для подростков, но содержание довольно жёсткое?
Изначально мы позиционировали «Город без войны» как взрослое произведение. Это уже «КомпасГид» нас уговорил смягчить некоторые моменты, потому что в издательстве книга очень понравилась.
Существует расхожее мнение, что если в книге есть хоть что-то мрачное или про насилие, то подросткам это давать не стоит…
А что, они не смотрят телевизор? В новостях уровень насилия бывает ого-го! А интернет? Я не знаю, как можно скрывать жизнь, какая она есть. Закрывать всё белыми шторками, чтобы не видеть, что вокруг происходит? Ребёнок рано или поздно выглядывает из-за шторки и… упс!.. А там, например, обижают, а он не знает, что с этим делать. В его мире же не обижали…
Как вам кажется, где проходит граница между литературой подростковой и взрослой?
Мне кажется, позиционирование подростковой книги важно для продаж, но оно создаёт некое самоуспокаивающееся гетто. Как у Солженицына в «Раковом корпусе» журналистка говорила: «Не получится писать для взрослых – начну писать для детей». Меня всегда это немножко пугало: «Снизим себе планочку и начнём книжки-раскраски писать-читать». Моё мнение – разграничивать вообще не стоит.
«Город…» долго не публиковали, но другие ваши книги в то же время издавались?
Первая наша книга «Боишься ли ты темноты?» вышла в «ИЦ Нарния». Её еще в рукописи заметила Анна Вацлавовна Годинер.
Потом мы взяли первое место на премии имени Сергея Михалкова с книгой «Фото на развалинах». Ещё был жив Михалков, два раза жал мне руку. Первый раз – потому что я победитель. Второй, когда узнал, что мы большая приёмная семья. Текст взяло в оборот издательство «Аквилегия-М», спасибо им и лично Владимиру Митину.
Что значит приёмная семья?
Мы взяли троих детей на воспитание. Потом одного мальчика пришлось передать в другую семью. Старший сейчас уже вырос и поступил в медицинский институт.
Тот факт, что вы взяли детей, как-то повлиял на ваше творчество?
Иногда спрашивают: ваши дети – это ваши герои? Нет. Скорее, всё наоборот. Мы писали «Боишься ли ты темноты?», где человек усыновляет ребёнка и таким образом «собирает себя», и ребёнок тоже «собирает себя». Я считаю, именно работа над этой книгой вдохновила нас участвовать в программе.
Вы по профессии педагог-психолог, раньше преподавали психологию в педагогическом колледже. Как думаете, какую роль это играет в вашем творчестве?
Преподавание дало мне тот опыт, без которого поздние вещи никогда не были бы написаны. Колорит, характеры, психология – многое я принёс с работы. Оттуда же и некоторые прототипы, как, например, Марина в «Точке бифуркации». У меня была студентка ещё в педагогическом колледже, я не понимал, почему она так странно себя ведёт – откровенно тупит! А потом мне сказали, что она не слышит. С того момента я для неё старался проговаривать лекции так, чтобы она могла их видеть. Она слышала на самом деле, но очень плохо. Мой персонаж не слышит совсем.
Несмотря на то что Марина из «Точки бифуркации» отвечает главному герою взаимностью, она постоянно предупреждает его о расставании. И герой не пытается как-то предотвратить это, просто не обращает внимания на её слова.
Так задумано специально. Дело в том, что книга – это воспоминания главного героя Тимофея. Марина – героиня загадочная, воздушная, поэтичная, несколько даже, может быть, эфемерная. Поэтому Тимофей может искажать то, что было на самом деле: что-то забылось, что-то подменилось последующим опытом – известный трюк памяти. Я не готов объяснять, что там было на самом деле. Мы не знаем, была ли там любовь или нет, потому что само слово «любовь» вообще ни разу не употребляется в тексте. Может, это просто дружба такая? А он потом всё додумал? Или, вероятно, сама мысль о расставании могла быть ему настолько неприятна, что вытеснялась – они же общались с Мариной, ничего не менялось.
«Точка бифуркации» – книга эмоционально непростая…
Я не стремился угодить аудитории. В плане структуры меня вдохновил «Пантократор солнечных пылинок» Льва Данилкина. Я прочитал его и понял, что надо писать кусочками: обрывисто и фрагментарно, как будто фонарик выхватывает. Вполне представлял себе и читателя-подростка, и читателя-взрослого. Но для подростков сделал специальную «замануху»: чтобы больше понять в «Точке бифуркации», надо поэтов почитать еще – Заболоцкого, Цветаеву…
Чего сейчас не хватает в детской и подростковой литературе?
Я доволен всем. У детей огромный выбор. Даже что-то типа моего любимого Даррелла можно найти – Востоков, например, круто пишет экзотические вещи, отличная книга у него есть о Камбодже.
Дело ведь не только и не столько в книгах. Мне бы хотелось побольше хороших, понимающих взрослых, которые помогают ребёнку, а не только забавляют его своей тупостью непроходимой или потакают каким-то злым вещам. Допустим, попустительски смотрят на то, как ребёнка травят. В моём прошлом взрослые огромную положительную роль играли. Я им благодарен, даже тем, кого вспоминаю недобрым словом – тут игра от обратного. Просто не хочу быть такими, как они.
А может, есть избыток чего-то в детской литературе?
Это же хорошо, когда избыток! «Больные», слабые книги не выживут – их перестанут читать. Чем больше средней и плохой литературы, тем больше шансов, что появится нечто замечательное. Количество перерастает в качество. В 90-е годы становление детской литературы просто проморгали. Почему у нас Сталина возвышают? Потому что власть поменялась, а новую детскую литературу никто не стал выстраивать, не было создано структур, которые меняли бы идеологию через детское сознание. Советская литература действительно хорошо и убедительно написана. И уже целое поколение вышло из детства к середине 2000-х, когда новые детские книги стали появляться. С другой стороны, хорошо, что государство не вмешивалось. Мало ли что оно могло насадить.