«У нас тут сборище загадочных существ!»
За неделю до пасхальных каникул в классе Данни и Макси появляется новенький. Его зовут Джордж, ему тоже одиннадцать, он невероятно быстро считает в уме, цитирует абзацами энциклопедию и не знает самых простых вещей – как улыбаться и быть счастливым. Ещё ему нельзя чипсы и гулять под дождём, и за ним постоянно следует мисс Кристал: следит за реакциями, вмешивается в разговоры, отвечает за него – и записывает, записывает всё в свою тетрадь.
Чем дальше, тем больше странностей замечает Данни в Джордже и в конце концов приходит к выводу, что тот – робот! В скором времени подозрения Данни подтверждаются – и тут же возникает необходимость спасти Джорджа.
Фантастика, скажете вы. И будете правы.
Но хитрый Дэвид Алмонд опять всё переворачивает с ног на голову. Я давно люблю Алмонда. И с азартом в каждой книге пытаюсь поймать момент, когда история превращается не в то, что было заявлено. Но это бесполезно: всё равно что пытаться разглядеть невооружённым глазом, как в коконе гусеница становится бабочкой. Это не происходит вдруг – и тем любопытнее увидеть.
Сначала «Новенький» кажется рассказом об «особенном» ребёнке, новичке в классе. Знаете, сложности с установлением контакта, возможно, буллинг? – и Алмонд охотно подыгрывает. Ещё до появления новенького на общешкольном собрании директриса «втирает… про буллинг»: «Надеюсь, вы понимаете, насколько это отвратительно?». Позже, присмотревшись к новенькому, Данни думает о Джордже: «Наверное, он из тех, особенных, детей. С виду – тормоз, а внутри куча талантов».
Но довольно быстро становится ясно, что с Данни и одноклассниками у новенького проблем не будет, т.е. книга не об этом. Тогда о чём? И пока Данни с друзьями веселятся, пока присматриваются к Джорджу и искренне стараются помочь ему стать «как они», проявляется тема роботов:
«Ученики рассаживаются, вынимают учебники, тетради. Бред, конечно. Зачем мы это делаем? Причём каждое утро. Зачем мы приходим в школу, сидим на тупых собраниях, выслушиваем одни и те же слова, поём один и тот же гимн, садимся за квадратные столы в квадратных классах и отвечаем на вопросы квадратных учителей? Неужели никому не понятно, что это бред? Мы что, роботы? Нас запрограммировали?»
«Нам велят встать, и мы встаём.
Нам велят выйти из зала, и мы выходим.
Нам велят идти по коридорам, и мы идём по коридорам – следом за учителями.
Мы направляемся в наши квадратные классы.
– Мы роботы, – говорю я Макси.
– Мы рабы, – ворчит Билли Додс»
«Мы стоим там, где нам велят стоять. Улыбаемся, когда нам велят улыбаться»
У кого другого это вылилось бы в противопоставление мира взрослых и мира детей. Вот, мол, дети стремятся к свободе и творчеству, а взрослым проще, когда все одинаковые и всё квадратное, поэтому они и детей в эти рамки загоняют. Но Алмонд, мне кажется, далёк от таких упрощений. Да, Данни мечтает: «Ужасно хочется на волю. На свободу. В Коган-лес… Коган-лес совсем близко, но это… другой мир! Свобода!», – но это не противопоставление детства и взрослости. В самой этой вынужденной запрограммированности Данни и его друзья видят не повод конфликтовать с миром взрослых, а возможность понять Джорджа.
«Да, он странноватый. А сами мы разве не странные?», – спрашивает Данни. И когда мисс Кристал, запрещая давать Джорджу чипсы, говорит: «Джордж не такой, как вы», Данни и Макси противятся:
– Не волнуйся, Джордж, – шепчет Макси. – Ты такой же, как мы.
– Им только кажется, что ты другой, – говорю я. – А ты такой же, как мы. Ты один из нас.
То есть, получается, следование инструкциям и странности в поведении – не причина считать кого-то «не таким». Дэнни и друзья однозначно принимают робота Джорджа в ряды людей. Тогда где граница? Из истории про робота среди людей Алмонд выводит героев и читателя в историю «роботы и люди: как отличить». И тоже, кстати, говорит об этом прямо (Алмонд всегда играет честно), но не там, где ожидаешь это увидеть:
– Вы хотите сказать, – начинает Сандра Майлз, – что один из нас, прямо сейчас, может быть… Джорджем, роботом, и мы не отличим его от человека?
Илон Мрок, создатель Джорджа, подтверждает подозрения школьницы. И вроде бы он говорит о развитии науки, но Данни и Макси переглядываются и считают важным успокоить друг друга, что они – не роботы. А вот к мисс Кристал и Илону Мроку у Данни вопросы.
«Я смотрю на неё – такую чёрствую, такую холодную, совсем непохожую на человека», — так Данни размышляет о мисс Кристал, когда она наблюдает, записывает, хихикает над Джорджем и Данни – и ни тени сочувствия к Джорджу в ней нет.
Илона Мрока не интересует, понравилось ли Джорджу в школе, для Илона Мрока Джордж – «мультимиллионный проект», «этап текущего проекта», «лишь стадия в развитии»: «Джордж, например, даже не знает, что он Джордж». Илон Мрок выставляет Джорджа на всеобщее обозрение, предлагает посмеяться над неловким танцем Джорджа, говорит, что извлечёт из Джорджа детали, а оболочку выставит в музее («Вы сможете его навещать»). И Данни чувствует необходимость прекратить всё это: «Мне хочется встать между ней и ним, хочется заступиться за Джорджа: пусть живёт, как хочет».
Кажется, Алмонд подводит к вопросу, чем человек отличается от механизма. И ответ – совсем не там, где видит его Илон Мрок.
«Я думаю об Илоне Мроке. Захотят ли такие люди, как он, создавать добрых и заботливых роботов? Способен ли робот вообще быть добрым? Или роботы, созданные такими людьми, как Илон Мрок, будут похожи на Илона Мрока?»
Данни и друзья решают спасти и оживить Джорджа.
«Вообще мы делаем это для Джорджа, — говорит Луиза. – Ведь нечестно кого-то оживить, а потом просто выключить, словно он никто. Согласны?
Я киваю:
– Угу. Смахивает на убийство.
(…)
– А мы, – добавляю я, – делаем это, чтобы он мог…
– Жить! – говорит Макси.
– Да! Чтобы он был… настоящим. Таким, как мы. – Билли гладит Джорджа по голове. – Привет, Джордж! Привет, друг»
Но даже при том, что желание их продиктовано любовью и кажется верным, Данни всё время сомневается в том, что верно понимает его («Он думает? Он нас видит? Видит, как мы его? Или совсем иначе?») и может решать за Джорджа, что будет для Джорджа благом:
«Вдруг мы делаем что-то не то? Вдруг для Джорджа это слишком сложно? Может, он не хочет возвращаться к жизни? Может, он рад остаться в ящике или отдать запчасти следующему Джорджу, или оказаться в музее? Может, он вообще не умеет ничего хотеть? Может, мы неправы? И жестоки…»
Как бы там ни было, Данни и друзья решили действовать: «Хватит ему сидеть в ящике, в фургоне, в шкафу и в комнате. Мы же хотим, чтобы он был свободен? А в лесу – свобода!»
Почему именно лес? Да, с одной стороны, Коган-лес для Данни – символ свободы и радости: «Что может быть прекраснее Коган-леса! Всё детство я носился там на приволье, лазил на Ведьмино дерево, плескался в ручьях, ловил головастиков в пруду с лилиями, а мама смеялась и всё мне позволяла. Пусть Джордж тоже бегает там, как я, как дитя Кога-леса». С другой, Данни и друзья не просто восхищаются лесом, его красотой и свободой – они творчески преобразуют его, населяют вымышленными существами, пропускают через себя, проживают – и таким образом присваивают не только пережитые приключения, но и само место, и ощущение свободы и счастья – от того, что рядом друзья, от свободы творчества, способности трансформировать мир. Именно это ощущение любви и свободы они хотят передать Джорджу, чтобы он ожил и стал настоящим.
Т.е. творческая, созидающая и трансформирующая сила человека – в его способности любить.
«Вы его любите?» – спрашивает о Джордже Илона Мрока миссис Имани.
И мама Данни говорит о том же:
«У меня в гостях был не продукт. Тут был мальчик. И, как любому мальчику, ему хотелось чего-нибудь вкусненького. А ещё – заботы и ласки».
И, когда узнаёт, почему и для чего Данни с друзьями похитили Джорджа:
– Такие дети, как вы, изменят мир.
– Правда?
– Вы защитите мир от всяких илонов мроков. Может, он и умный, и в робототехнике понимает, но он не умеет беречь то, что создал. Любить не умеет.
Видите, никакого противопоставления роботизированных взрослых и счастливых в своей наивности детей, даже не противопоставление человека и искусственного интеллекта, а попытка понять, что делает человека человеком: «Мы спасли Джорджа, и он пожил!»
И с «новеньким» Алмонд проворачивает такой же фокус. Сначала «новенький» – это новый ученик в классе. Дальше «новенький» – это следующий шаг в развитии (науки, эволюции). Потом «новенький» превращается в того, кого необходимо научить всему: играть в футбол, есть чипсы, смеяться над шутками и петь от переполненности счастьем. То есть в каждого из нас:
«Я знаю, что я – Джордж.
Я знаю, что каждый из нас – Джордж.
Я знаю, что каждое утро, проснувшись, мы рождаемся заново.
Мы тут новенькие. И мы создадим совершенно новый мир»
Другие статьи по теме: