Когда тебя понимают

Дорогие друзья, теперь на нашем сайте вы найдете отрывки не только из детских книг, которые вот-вот «выйдут в люди», но и фрагменты «взрослых» новинок. Ведь, как мы не устаем повторять, начитанным детям полагаются не менее начитанные мамы и папы!

Сразу после новогодних каникул в магазинах появится небольшая зимняя книжка шведского писателя Фредрика Бакмана «Две новеллы», опубликованная в издательстве «Синдбад». Автор романов «Вторая жизнь Уве» и «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения», Фредрик Бакман знаменит тем, что его произведения – это современные притчи на вечные темы, эдакие сказки для взрослых.
Сегодня мы предлагаем вам отрывок из новеллы «И с каждым утром дорога домой становится все длиннее».

***

К каменной ограде прислонены грабли. Рядом лежат три цветочные подпорки в пятнах влажной земли. На земле стоит сумка, из кармашка торчат очки. На табурете забыт микроскоп, с крючка свисает белый халат, под ним — красные туфли. Дед сделал ей предложение тут, у фонтана, и здесь до сих пор повсюду виднеются бабушкины вещи. Мальчик осторожно прикасается к шишке у деда на лбу.

— Больно?

— Ничего страшного.

— В смысле изнутри. Изнутри тебе больно?

— Теперь все меньше и меньше. Хорошая это вещь — забывать всякие вещи. Заодно забываешь и такие, от которых больно.

— А что при этом чувствуешь?

— Как будто вечно роешься в карманах. Сначала из них пропадают разные мелочи, потом вещи покрупнее. Начиная с ключей, заканчивая людьми.

— Тебе страшно?

— Немножко. А тебе?

— Немножко, — признается мальчик.

Дед усмехается:

— Зато медведи держатся подальше.

Щека Ноя прижата к дедовой ключице.

— А когда забываешь человека, ты забываешь, что ты его забыл?

— Нет, что забыл, иной раз помню. Такое забывание хуже всего. Это как оказаться внутри циклона. Заставляешь себя вспоминать изо всех сил, так что вся площадь ходит ходуном.

— Ты поэтому такой усталый?

— Да, иногда ты как будто заснул засветло на диване, и вдруг проснулся, когда уже темно, и не сразу соображаешь, где ты. Я на какие-то мгновения попадаю в космос, а потом приходится моргать, и тереть глаза, и заставлять мозг проделать несколько дополнительных шагов, чтобы вспомнить, кто я и где я. Чтобы вернуться домой. Дорога с каждым утром становится все длиннее и длиннее — дорога из космоса домой. Я иду под парусом, Нойной, по огромному и неподвижному океану.

— Вот же засада, — огорчается мальчик.

— Да. Самая-самая-самая что ни на есть засада. Почему-то считается, что первыми исчезают место и направление. Сперва забываешь, куда идешь, потом — где ты был, а потом — где ты есть… или… или в обратном порядке… я… мой врач как-то так говорил. Я пошел к врачу, и он что-то сказал в том смысле, или это я сказал. Я сказал: «Доктор, я…»

Он стучит по вискам, все сильнее и сильнее. Площадь приходит в движение.

— Это ничего, — шепнул мальчик.

— Прости, Нойной.

Мальчик гладит его по руке, пожимает плечами:

— Все хорошо. Я тебе, деда, дам воздушный шарик. Возьмешь его в космос.

— Шарик мне не поможет, я все равно исчезну, Нойной, — вздыхает дед.

— Знаю. Но ты его все-таки получишь на именины. В подарок.

— По-моему, это ни к чему, — улыбается дед.

Мальчик кивает.

— Если будешь держать его в руке, то вспомнишь, что перед тем, как ты отправился в космос, кто-то вручил тебе шарик. Самый никчемушный из подарков, ведь воздушный шар в космосе вообще НИ ДЛЯ ЧЕГО не нужен. И тогда ты засмеешься.

Дед, закрыв глаза, дышит мальчику в волосы:

— Это лучший подарок из всех, какие я получал.

Озеро сверкает, их ступни движутся тудасюда, штанины развеваются от ветра. На скамейке пахнет водой и солнцем. Люди не знают, что и у воды, и у солнца есть запах, просто, чтобы различить их, надо забраться подальше от всех других запахов. И тихо сидеть в лодке, расслабиться, чтобы было время мысленно полежать на спине. Озера как мысли: и те и другие требуют времени. Дед клонится к Ною и дышит как в начале долгого сна, он становится меньше, Ной больше, годы позволяют им встретиться где-то посередине. Мальчик показывает на дорогу по ту сторону площади, перекрытую металлическим заграждением и большим предупреждающим знаком.

— Что там случилось, деда?

Дед моргает, не поднимая головы с плеча внука.

— А-а-а… та дорога… видимо, она… она закрыта. Ее размыло дождем, когда бабушка умерла. Ступать на нее теперь слишком опасно, Нойной.

— А куда она вела?

— Это была кратчайшая дорога. По ней я каждое утро в два счета добирался домой — проснулся, и сразу дома, — бормочет дед, постукивая себя по лбу.

Мальчик собрался задать новый вопрос, но дед его опережает:

— Расскажи еще про школу, Нойной.

Ной пожимает плечами.

— Мы слишком мало считаем и слишком много пишем.

— Это вечная история. Ничего они не понимают, в этих школах.

— И я не люблю уроки музыки. Папа хочет, чтобы я научился играть на гитаре, но у меня не получается.

— Не переживай. У таких, как мы, Нойной, иная музыка.

— И мы без конца пишем сочинения! Как-то учительница велела написать, что мы считаем смыслом жизни.

— И что ты написал?

— Общение.

Дед закрывает глаза.

— Это лучший ответ, какой я слышал.

— Учительница сказала, что надо дать более развернутый ответ.

— А ты что?

— Я написал: «Общение. И мороженое».

Дед надолго задумывается. Затем спрашивает:

— А какое именно мороженое?

Ной улыбается. Хорошо, когда тебя понимают.

 

Другие статьи по теме:

РАССКАЗАТЬ В СОЦСЕТЯХ